Сергей Худиев об аристократии

«Принц Филипп вырос в гораздо более жестоком и требовательном мире, где из мальчиков воспитывали суровых воинов — он успел послужить той империи, где не заходило солнце, где белый человек нес свое гордое бремя, в то время, когда разразилась Вторая Мировая, в которой Филипп принял участие.

В общем, как подчеркивают газеты, это был мир жестокий, несправедливый, и, во многих отношениях, варварский. Этот мир остался в прошлом — как нам пишут — и туда ему и дорога.

Все это отчасти верно — но в чем же причина той привлекательности, которую последний из сколько-нибудь заметных монарших домов Европы — британский — продолжает сохранять для всего мира, включая Россию?

Монархия — это нечто гораздо большее, чем «власть одного». Монархия — это нравственная и религиозная идея, которая предполагает, что во главе страны стоит не выборный чиновник, полномочия которого опираются на голоса избирателей, и не «вождь», который объявляется избранником «истории», но на самом деле является кем-то вроде «крысиного волка», который просто успешно перерезал всех конкурентов.

Монархическое правление — это ответственность, которую возлагает на человека Бог; между монархом и народом существуют отношения завета — глубокой взаимной преданности и доверия. Узы между государем и народом — это узы любви и религиозного долга, а не выгоды или принуждения.

Монарх опирается на аристократию — сословие, которое служит государю и государству, культуру, в которой поддерживаются определенные ценности — верность, преданность, отвага, изысканная вежливость, которая сочетается с яростной воинственностью, дух жертвенного служения. То, что в английском языке обозначалось словом gentleman — откуда это слово вошло во все языки. Но в самом явлении, конечно, нет ничего специфически британского.

Это идеалы любой аристократии — в том числе, нашей, русской. Аристократ — это носитель идеала; это человек, ценности, манеры, поступки которого являются образцом для подражания. Национальная культура любой европейской страны — это культура, прежде всего, аристократическая.

Конечно, не от хорошей жизни — большую часть истории основная масса народа была занята выживанием, и культуру могли себе позволить только высшие слои общества. Но культурный прогресс означал, что представления этих высших слоев просачивались вниз — люди хотели подражать аристократам и делали это.

Мы, в России, пережили — а Запад переживает сейчас — период яростного антиаристократизма.

Множество разоблачителей заявят, что аристократы — в России или где бы то ни было еще — были далеки от идеала. Это верно — никто не совпадает со своим идеалом. Но весь антиаристократизм стоит на том, что идеала и быть не должно.

Идеал означает уровень, на который вы ориентируетесь, к которому стремитесь, который считаете должным и правильным — даже если вы его не достигаете. Когда люди стремятся к идеалу — они не достигают его, но оказываются гораздо ближе к нему, чем те, кто и не пытается.

Антиаристократизм говорит, что весь идеал — ложь и обман, что честных, верных, вежливых и отважных людей вообще не бывает, и мы можем позволить себе быть совершеннейшими скотами — потому что перед кем же нам стесняться?

Аристократия задает норму — это нормально, хорошо и правильно честно служить государству, тщательно держать свое слово, проявлять сдержанность и самодисциплину. Современный мир восстает против самого понятия нормы, которая воспринимается им как невыносимое угнетение.

Когда у вас нет аристократии как идеала и образца для подражания, в образцы выбивается что-то мало годящееся на эту роль — поп-звезды (Моргенштерн, например), богачи, спортсмены или политики.

Однако в людях еще жива тяга к аристократии — и к тем немногим местам, где она еще не исчезла совершенно.

И та смутная тоска по аристократизму, которая проявилась в реакции на уход принца Филиппа, это, скорее, хороший признак. Было бы гораздо хуже, если бы отозвались только те, для кого любая аристократия — это страшное оскорбление их идеалу выравнивания по наименьшему общему знаменателю.»

Подробнее